Не было бы счастья, да несчастье помогло, размышляла я, отправляясь на интервью с Юрием Вавуловым.
Об этом необычном человеке я знала давно: хирург с почти тридцатилетним стажем, спасатель, инструктор-парашютист,на счету которого 18 высокоширотных экспедиций, в том числе 12 — на Северный полюс, 3 – в Антарктиду и 3 – на Северные острова.
Пройти мимо такого героя журналисту трудно. Но… Родился Юрий Алексеевич в Сафонове, живет в Смоленске, а в Ярцево до недавнего времени приезжал в гости к родне на Красный Молот. (Его мама из Ярцева, и сейчас она живет в нашем городе). А тут такая удача: из-за кадрового дефицита ЯЦРБ привлекает врачей из других медицинских учреждений, вот и Юрий Вавулов теперь работает дежурным хирургом в хирургическом отделении больницы. «Сюда в октябре прошлого года меня пригласил заведующий отделением Игорь Анатольевич Плешков, мой однокурсник, — поясняет Юрий Алексеевич. — Я счел за честь принять это приглашение».
Это обстоятельство дало нам право считать Юрия в некоторой степени ярцевчанином, а значит, и рассказать о нем нашим читателям.
Полярник
Из последней, или как говорят люди опасных профессий, «крайней» экспедиции в район Северного полюса Юрий Вавулов вернулся буквально месяц назад. «Водрузил на Северном полюсе флаг Смоленской области», «участвовал в строительстве полярной станции Барнео», — писали областные СМИ.
О полярных станциях большинство из нас имеет весьма приблизительные и по большей части романтические представления. В памяти всплывают имена Челюскина, Нансена, Папанина и других покорителей Арктики. А что стоит за словами «строить полярную станцию» на самом деле?
— В 2003 году в Арктике возобновили работу дрейфующие научно-исследовательские станции «Северный полюс» (СП). Помимо них ежегодно в начале полярного дня в районе Северного полюса строится ледовая взлетно-посадочная полоса (ВПП) и разворачивается сезонная научно-исследовательская база «Барнео», — рассказывает Юрий Вавулов. — Чтобы люди могли жить и работать в условияхАрктики, необходимы палатки, печки, продукты, вода, оборудование, инструменты, топливо. Все это нужно доставить на место. Впервые авиапарашютную технологию доставки грузов в Арктику применила в 1984 году группа энтузиастов «ЭКСПАРК» («эксперимент Арктика» и «экспедиция Арктика»). Тогда на дрейфующие станции СП-26 и СП-27 были успешно десантированы десятки тонн топлива, трактор, оборудование, а также совершили групповой прыжок парашютисты. С этого времени авиапарашютная доставка грузов в Арктику стала основной.
Задачей конкретно нашей группы была авиапарашютная доставка груза и людей для строительства ледовой ВПП в районе Северного полюса и поддержание ее в рабочем состоянии, чтобы туда могли совершать посадку самолеты и выполнять регулярные рейсы. Вообще это могло быть в любом месте Арктики, но в данном случае мы работали конкретно в районе Северного полюса.
Мы вылетаем из Мурманска на самолете Ил-76 и десантируемся непосредственно в район Северного полюса со снаряжением, необходимым для временного лагеря. Эта точка условно называется «Жалюзи-2». Перед этим по пути мы сбрасываем авиационный керосин для двух вертолетов, участвующих в экспедиции. Они стартуют с Северной Земли и останавливаются километрах в 500 от Северного полюса: лететь дальше им не хватает топлива. Эта точка называется «Жалюзи-1». Когда вертолеты прилетают к нам, мы объединяемся и ищем подходящую льдину — точку «Барнео». С большой высоты ее не найдешь – с самолета можно увидеть только более-менее ровную площадку, но чтобы понять, можно ли на ней строить полосу, нужно осматривать ее, бурить, делать замеры, оценивать толщину и характер льда: молодой – старый, есть ли трещины, не лопнет ли он в процессе строительства. Когда Барнео найдено, следующий заход ИЛ-76 из Мурманска сбрасывает два трактора и топливо к ним. Вторая группа парашютистов доставляет в тандеме трактористов прямо к тракторам, и они сразу же начинают расчищать полосу. И обычно делается еще один-два рейса с необходимым топливом для вертолетов, чтобы его хватило до конца работы Барнео. Когда полоса готова, прилетает другая группа, которая уже строит лагерь для гостей. А мы собираем парашютно-десантное имущество, загружаем его в самолет и отбываем домой. Но в этом году я оставался работать в качестве врача для туристов.
— Юрий Алексеевич, у полярников очень интересные названия: «Жалюзи», «Барнео». Как они возникают?
— «Жалюзи» — это временная точка пребывания людей: открылась – закрылась. Улетели люди – точка «Жалюзи» перестает существовать. А «Барнео» — это просто полярный юмор. В юго-восточной Азии есть остров Борнео, а у нас – Барнео. Лет 20 назад кому-то в голову пришла такая идея, с тех пор и существует название. Точно так же, как остров Врангеля полярники в шутку называют Гавайями.
— Как в дальнейшем используется Барнео?
— Наша задача – обеспечить возможность для людей туда попасть. А кто его будет использовать: туристы, артисты, ученые, политики, МЧС, военные – уже не в нашей компетенции.
— Насколько Арктика — это развитое туристическое направление?
— Туристы посещают район Северного полюса довольно активно. Есть разные туристические программы. Кто-то, как ирландский бегун Ричард Донован, ежегодно организует марафоны на Северном полюсе – для спорт- сменов это престижно. Кто-то мечтает пройти от полюса до континента. Кто-то совершает прыжок с парашютом прямо в точку полюса. Кто-то выбирает программу «Последний градус» — его завозят на 89-ю широту, и он на лыжах, с палаткой за плечами проходит последние 111 километров до 90-го градуса, то есть до полюса. Матвей Шпаро привозит группыдетей — лучших лыжников России. Ученые из Института океанографии проводят свои исследования, испытывают оборудование.
— Вы не считали, сколько ледовых взлетно-посадочных полос построили за это время?
— Иногда за одну экспедицию мы строим несколько полос. В этом году треснула льдина, и часть полосы уплыла, поэтому пришлось строить новую. Нельзя заранее предвидеть подобные ситуации, но иногда можно спрогнозировать вероятность их возникновения. Скажем, дрейф шел со скоростью 9 метров в секунду, и вдруг он остановился. Значит, льдина, дрейфующая за нами, может в нас врезаться, а та, что перед нами, отколоться. Мы можем ожидать какого-то явления, но когда и в каком конкретно месте оно произойдет, предугадать невозможно. Мы не научились влиять на стихию, как это было и 50-100 лет назад.
— Какова конкретно Ваша роль в таких экспедициях?
— Роль инструктора-парашютиста. Наша команда в основном состоит из спасателей — инструкторов-парашютистов региональных поисково-спасательных баз гражданской авиации, то есть из профессиональных парашютистов, имеющих тысячи прыжков и опыт работы. Нельзя привлечь, например, к сборке грузовых парашютов человека с улицы. Нужно понимать, что, как и для чего ты делаешь. Если при сбросе груза парашют вдруг не откроется, укладчик несет ответственность за бой груза.
— В последние годы освоение Арктики приобретает политический характер. Вы чувствуете это на себе?
— Конечно. Одна из целей наших экспедиций – как раз укрепление престижа России. То, что в Арктике делает Россия, больше не может делать никто. У иностранцев нет таких достижений в парашютном десантировании. Не умеют они десантировать грузы – бьют их. Разработкой парашютов, платформ для доставки техники занимаются специальные институты. Швартовкой тяжелой техники руководят сертифицированные специалисты ВДС. Даже мелкая ошибка в монтаже парашютов на парашютной площадке может «завалить» самолет — он разобьется, погибнет экипаж.
Вы представляете, например, что такое грузовой парашют? Один блок многокупольной системы весит 120 килограммов, а их пять. Одним блоком можно накрыть 760 квадратных метров – весь больничный корпус, и (тридцатиметровые) стропы будут лежать на земле. Укладку такого парашюта осуществляют шесть человек.
Или раньше один небольшой трактор доставляли в Арктику за четыре рейса – частями. А сейчас сбрасывают сразу два. Все это стало возможно благодаря появлению полвека назад самолета Ил-76, который готов без дозаправки за тысячи километров доставить десятки тысяч тонн груза. Все это целая наука и большой опыт, хотя и не микрохирургия, конечно.
Записки полярника
Сейчас для Юрия Вавулова Арктика – одно из мест работы, а полюс – как второе место жительства. «Как люди летом едут на дачу, так мы весной летим на полюс», — шутит он. И все же романтика приключений по-прежнему имеет место.
— Сам первый прыжок на полюс (14 марта 2008 года) – это уже очень необычная ситуация, — вспоминает Юрий. — Для человека, который не был дальше Петербурга и Белоруссии, это как оказаться на другой планете. Чувствуешь себя мореплавателем, открывшим новую землю. В детстве я читал Жуля Верна, Джека Лондона, но не думал, что там окажусь.
Те первые впечатления оказались настолько сильными, что спустя два года начинающий полярник написал целую книгу «Десант на Жалюзи-2», фрагменты из которой нам хотелось бы процитировать.
«Ил-76, словно космический корабль, доставил нашу группу в район Жалюзи-2 на рассвете полярного дня. Картина, которая открылась взору после приземления, вызвала неописуемый восторг, бурю эмоций, ничего подобного в жизни я не видел и даже не представлял. ˂…˃ Застывшие сумерки, алый рассвет на горизонте, но солнце так и не появлялось – время как будто замерло, замерзло. Кругом, насколько хватало взгляда, только снег и торосы. Тишина, абсолютная тишина, безмолвие ледяной пустыни. Кроме четырех моих товарищей — никого на сотни, тысячи километров вокруг. Жуткий, равнодушный к человеку арктический холод. Скрипучий плотный снег под ногами, девственно чистый, белый, не знавший ноги человека. И только слова: «Вы сюда работать прибыли, а не на экскурсию!» — опустили меня на землю».
А как передать ощущение, когда впервые полутораметровый лед буквально лопается под ногами?
«…Я шел к палатке, немного отстав от группы. ˂…˃ Возникло неприятное ощущение, едва уловимый шорох, как будто кто-то крадется сзади. Невольно обернулся – никого. Да и кто тут может быть? Мишка? Я бы тогда не только обернуться — моргнуть бы не успел. Да и не бывает их здесь. ˂…˃ Поезд идет – первое, что пришло на ум, когда я прислушался. Я посмотрел на северо-восток, где проходил этот «поезд». Горизонт просматривался на два – три километра – гул движущегося состава раздавался оттуда, но никакого движения я не заметил. ˂…˃ Гул тем временем приближался. Стало как-то не по себе. ˂…˃ В следующий момент послышался неприятный звук под ногами, льдина подо мной пришла в движение. Поверхность, которой я до сих пор слепо верил, ушла из-под ног… и я подпрыгнул. Никогда еще я не прыгал так высоко. Испугался? Наверное, нет. Не успел. ˂…˃Бесконечно длинная трещина в пять сантиметров под ногами прошла вдоль нашей тропы, периодически пересекая ее. Невидимый нож, словно масло, разрезал льдину, разрубил пополам валы исполинских торосов».
Каких только невероятных природных явлений не пришлось видеть за эти годы. Низовая пурга, похожая на песчаную бурю: ветер перегоняет снег с места на место примерно в трех метрах от поверхности льда, и ландшафт меняется на глазах. Видимости нет никакой, и снег может полностью засыпать палатку… И нижний мираж – в атмосфере отражается поверхность льдины, находящейся за линией горизонта, а ты словно находишься не на внешней поверхности сферы, а на дне гигантской чаши… И полярный день, когда солнце ходит по кругу, но постоянно висит низко над горизонтом, и ты определяешь: солнце слева – значит, день, справа – ночь… И радуга в кристалликах льда (гало), и ложное солнце…
Из книги
«Десант на Жалюзи-2»:
«Письмо из прошлого. Я нашел этот запечатанный конверт, перебирая старые документы, когда собирался в «командировку». Одиннадцать с небольшим лет назад на этом конверте мой пятилетний сын печатными буквами написал: «На Северный полюс. Дедушке Морозу», — не совсем верный адрес, хотя я уверен, что именно наш Дед, а не канадский Санта-Клаус, вчера крался у меня за спиной. Это родился он в Устюге, а живет здесь. ˂…˃ Сегодня этот конверт торжественно вскрыли. Письмо дошло. Как будто на машине времени я побывал в прошлом. Вспомнил человека-паука, в то время модную игрушку пятилетних пацанов, именно ее сын просил +Деда Мороза подарить в Новом 1999 году. Удивительно, но тогда, подписывая конверт, пятилетний мальчик был единственным, кто свято верил, что письмо дойдет до адресата…».
Кстати и теперь, хотя старший сын уже взрослый, а младший подрастает, в семье Вавуловых существует традиция: Юрий отвозит письма Деду Морозу непосредственно на Северный полюс – так сказать, по месту жительства. И загаданные в них желания, уверяет полярник, обязательно сбываются.
— Юрий Алексеевич, а как на Северном полюсе организован быт полярников?
— На Северном полюсе живем в специальных палатках, а организация быта занимает, может быть, даже больше времени, чем выполнение основной задачи, ведь там нет ни воды, ни еды, ни тепла.
Из книги
«Десант на Жалюзи-2»:
«Черный доктор (DOCTOR BLACK) – прозвали меня сибиряки-вертолетчики. Из-за сильно коптящей печки-капельницы я был черный, как негр. Должным образом соблюдать личную гигиену не представлялось возможным. В последующие «командировки» мы старались, насколько возможно, решать эту проблему. А тогда, в 2008-м, у нас не было даже элементарного зеркала (бриться-то никто не планировал), и свои небритые немытые физиономии мы могли рассмотреть только в донышках консервных банок».
Кстати, на станции Юрий исполняет еще и роль повара. «Интересное, разнообразное меню – один из важных психологических моментов», — это доктор Вавулов хорошо понимает.
Из книги
«Десант на Жалюзи-2»:
«Интересные вещи здесь происходят с продуктами. С собой мы берем овощи – картофель, морковь, свеклу, лук, чеснок. Из-за специфического способа доставки на льдину мы не можем уберечь их от мороза. Я бы даже сказал, и не пытаемся. Потому как быстрое замораживание никак их не портит. ˂…˃ Перед приготовлением овощи размораживаем, но при отрицательной температуре. ˂…˃ Если после этого их сразу жарить или варить, то готовятся они быстрее, при этом нет никакого сладковатого привкуса, как у испорченных морозом овощей. Ну а квашеной капусте и соленым огурцам мороз вообще нипочем. Особый полярный десерт — сгущенка, которая здесь становится твердой, как карамель, как засахаренный мед – очень вкусно».
— Но с 2019 мы упаковываем овощи и все, что не должно замерзнуть, в специальные термоупаковки, — уточняет Юрий. — Даже после шестичасового пребывания на сорокаградусном морозе они сохраняются в нативном (неизмененном, природном, — ред.) состоянии.
— А может ли группа продержаться на льдине, скажем так, в нештатных условиях?
— Конечно. Были такие ситуации, например, когда полностью разбились платформы, где находились трубы от печки – печка есть, а трубы нет. Но старший группы Александр Мещеряков взял лишний лист жести, из которого мы изготовили трубу, загерметизировали и установили на печку. Если заканчивается вода, приходится добывать ее на месте, а это не так просто, как может показаться: лед-то весь соленый, снег тоже соленый, кроме верхнего слоя. Но его использовать нежелательно. Во-первых, дистиллированная вода из-за отсутствия солей не приносит чувства утоления жажды. Во-вторых, из ведра снега получается всего пол-литра воды. Лучше найти многолетний паковый лед – воды из него получается много, и она вкусная, как минералка. Или, бывает, палатка не ставится. Мы же проверяем ее не на сорокаградусном морозе, а на сорокаградусном она скукожилась, и ее невозможно растянуть. Но парашютисты – люди сообразительные и привыкшие быстро искать выход из ситуации. Решили установить печку и прогреть палатку, и она растянулась. Если бы это не сработало, построили бы снежный домик: с нами летит фанера. Или в этот раз (при переезде с «Жалюзи» на «Барнео») одна печка разбилась, и не было инструмента, чтобы ее починить. Ребята просто заливали в печку керосин из кружки – шесть часов нужно было продержаться – и она грела, на ней даже что-то жарили. И никто не расстраивался. А уже потом с «Жалюзи» прибыли Василий Кузин и Роман Дементьев с инструментами, и печку починили. Выход всегда можно найти. Но все подобные случаи анализируются, ошибки исправляются, чтобы в следующий раз не допустить подобного. Поэтому с каждым годом быт у нас все лучше, труд проще, больше становится автоматизированного труда. Например, раньше весь груз мы таскали на себе, а сейчас используются так называемые «мотособаки» – маленькие трактора, которые тянут груз на санках. Они, бывает, тоже капризничают, но наш механик Роман Малышко не дает им «расслабляться».
— Среди фотографий, сделанных Вами в Арктике, много снимков животных – белые медведи, тюлени, птицы. Все это выглядит очень симпатично, а как на практике складываются отношения, например, с белыми медведями?
— На практике это зоопарк, только без решеток. На Северном полюсе медведей меньше, а на острове Врангеля 25 особей на квадратный километр. Медведи занесены в Красную книгу, и обижать их нельзя.
— А они полярников не обижают?
— Есть определенные правила поведения. Нельзя допускать, чтобы медведи подходили близко, искали у людей пищу. Нельзя устраивать помойки, прикармливать животных. Получив однажды еду от человека, медведь будет приходить снова и снова. И если ты в какой-то момент испугаешься и сделаешь шаг назад, медведь будет уже тебя воспринимать как добычу. Если человек ведет себя неправильно, медведь может представлять опасность, но в конфликте человек-медведь чаще всего погибает животное, а это уголовно наказуемо.
Инструктор-парашютист
и спасатель
На момент нашей беседы на счету Юрия Вавулова было1649 парашютных прыжков, а сейчас уже точно больше: на следующий после интервью день Юрий планировал минимум шесть прыжков в аэроклубе. А начинал он прыгать в 1995 году — студентом шестого курса Смоленской медакадемии.
— Юрий Алексевич, Вы помните свой первый прыжок? Что чувствовали тогда?
— Чувствовал страх — это совершенно естественно для психически нормального человека. Сейчас, конечно, страха перед прыжком нет – есть волнение, если предстоит что-то новое, и большая ответственность. А как инструктор я не допускаю до прыжков тех, кто не боится. Это говорит о неадекватности человека.
— У каждого парашютиста бывают ситуации, когда не раскрылся парашют. У Вас тоже были?
— Да. У тебя есть время (2-3 секунды) устранить неисправность, а если это не удается, производишь отцепку основного купола и открываешь запасной парашют. Эти навыки закрепляются на уровне спинного мозга, постоянно идут тренировки, и ты постоянно готовишься к отказу парашюта. Это обязательная предпрыжковая подготовка. Первый отказ, конечно, вызывает страх и волнение, второй – более осознанный. Хотя были и травмы, и переломы. Конечно, есть и случаи гибели парашютистов, но их на порядки меньше, чем, например, гибели людей в ДТП.
— Прыжки для Вас – это больше увлечение или профессия?
— Профессия. Я занимаюсь подготовкой людей, совершающих прыжки с парашютом, выполняю тандем-прыжки. И моя работа на поисково-спасательной базе гражданской авиации связана с выполнением прыжков с парашютом. Это способ доставки спасателей к месту бедствий. База существует на случай авиационных происшествий, и я здесь с 2005 года. Через шесть минут после сигнала тревоги группа с парашютами уже сидит в дежурном вертолете и готова вылететь к месту бедствий. Воздушное судно, терпящее бедствие, находим с высоты по радиосигналу, и путем осуществления визуального поиска группа десантируется и оказывает помощь.
— Часто ли приходится вылетать по такому сигналу?
— Такие случаи, к счастью, не так часто бывают, и они широко известны. Из самых громких — авиационная катастрофа под Смоленском 10 апреля 2010 года. Тогда мы вылетали на крушение самолета Ту-154М, в котором погибло правительство Польши. Осуществляли ограждение зоны ЧС, поиск черных ящиков, ликвидацию последствий, взаимодействие с другими прибывшими спасательными службами.
Хирург
— Юрий, Вы больше врач, полярник или парашютист?
— Я хирург, а хирург – это не любой врач. Это элита, медицинский спецназ — как десант в армии. Люди, в руках которых – буквально – здоровье и жизнь пациента. Ну и, конечно, профессиональный инструктор-парашютист и спасатель.
— Приходилось ли работать в Арктике в качестве врача?
— Да. Раны, травмы, ожоги, обморожения, кровотечения, терапевтические проблемы, такие, как повышение давления, простудные заболевания, пневмонии – от этого никто не застрахован. Однажды на Новосибирских островах (архипелаг в Северном Ледовитом океане, — ред.) у одного профессора случился инфаркт (я снял электрокардиограмму), и мне пришлось менять маршрут экспедиции и эвакуировать больного. Двое суток на корабле, потом в резиновой лодке с капельницей по Восточно-Сибирскому морю до острова, где нас ждал вертолет. Четырехчасовой перелет с острова в устье Индигирки. Ожидание самолета в местной больнице и транспортировка больного в Якутск, где его благополучно прооперировали. Это заняло неделю, но человек жив до сих пор. Тогда в Департамент здравоохранения пришло благодарственное письмо от Русского географического общества.
В подобных условиях врач не может ограничиваться какой-то одной специализацией. Это должен быть специалист широкого профиля. Я вообще считаю себя врачом широкого профиля: и хирургом, и травматологом, и отчасти терапевтом. Еще студентом я работал в приемном отделении «Красного креста» – прошел все этапы, начиная от санитара.
— Насколько такая профессиональная универсальность востребована в обычной жизни?
— В последнее время я работал амбулаторным хирургом в основном по направлениям ревмоортопедия, гнойная хирургия. Есть у меня и такая специализация, как микрохирургия. В ЯЦРБ же во время дежурства другое направление — неотложная хирургия брюшной полости и грудной клетки, и мне снова приходится оперировать аппендициты, прободные язвы, ущемленные грыжи и тому подобное.
Вместо заключения
— Юрий Алексеевич, этой весной Вы водрузили флаг Смоленской области на Северном полюсе. Это для повышения престижа малой родины?
— Да. А еще я сделал там указатель. Из Смоленска я уехал первого марта в Нарофоминск. Там прошли подготовку. 27 марта прилетели в Мурманск. 1 апреля прилетел на Северный полюс, а 17 оттуда я убыл. Так вот на указателе отмечено расстояние до этих городов, а также до всех моих шести работ: поисковая база, аэроклуб, Медуниверситет, шестая поликлиника Смоленска, Ярцевская ЦРБ и Починковская РБ.
Так что Ярцевская больница теперь известна и на Северном полюсе. Я благодарен ее коллективу, особенно хирургического отделения, оперблока, приемного и реанимации и горжусь, что с ними в команде. А также передаю привет моей маме и всей ярцевской родне.
Татьяна Филимонова
В материале использованы фотографии из личного архива Юрия Вавулова