Итоги работы районной инновационной площадки
Четыре года назад приказом комитета по образованию и молодежной политике Ярцевского района на базе консультационного пункта детского сада №3 была организована муниципальная инновационная площадка. Ее целью было создание и апробация в нашем районе службы ранней помощи детям с дефицитами развития «Первые шаги».
В 2024 году инновационная площадка завершает свою работу. О том, каковы практические результаты проекта и насколько удалось реализовать поставленные цели, нам рассказали педагог-психолог детского сада №3 Ирина Димакова и учитель-логопед Марина Иванова.
Проблема глобального масштаба
Сегодня практика ранней помощи (или раннего вмешательства) успешно реализуется более чем в 100 странах мира, являясь обязательным звеном системы поддержки детей с особенностями в развитии.
Занятие это отнюдь не праздное: по данным официальной статистики, заболеваемость и количество патологий среди детей ежегодно увеличивается на 4–5%; 74% новорожденных появляется на свет физиологически незрелыми; до 86% детей имеют неврологическую патологию; и не более 10% дошкольников можно считать абсолютно здоровыми. Таким образом, проблема дефицитов развития у детей приобретает колоссальный масштаб.
В то же время более чем в половине случаев дефициты в развитии можно компенсировать к трем годам при условии раннего выявления проблемы и адекватной помощи врачей, психологов, логопедов.
К сожалению, на практике так происходит далеко не всегда. Например, коррекция нарушений речевой деятельности у детей в большинстве случаев начинается только перед школой (годам к пяти), когда уже сформирован стойкий патологический стереотип речевых расстройств, а службы ранней помощи работают в основном в крупных городах. Так что Ярцеву очень повезло, что нашлись специалисты, квалификация и опыт которых позволили создать здесь службу ранней помощи, а также представители районной Администрации, поддержавшие этот проект. Тем более что его реализация была вызвана не какими-либо теоретическими изысканиями, а суровой жизненной необходимостью.
Первые шаги на пути к успеху
«Вести Привопья» (ВП): Ирина Александровна, насколько деятельность службы ранней помощи актуальна в нашем районе?
И. Димакова: Детей с дефицитами развития сегодня очень много, и их число постоянно растет. Риски в развитии, с которыми рождаются дети, просто катастрофические, и проблема приобретает угрожающий масштаб. При этом границы нормы сейчас очень смазаны. Многие родители считают, что если ребенок не заговорил в два, а то и в три года, то в этом нет ничего страшного. На самом деле это катастрофа: такого каскада развития, который проходит ребенок до четырех лет, больше в жизни человека не бывает никогда, и те возрастные задачи, которые до четырех лет не решены, потом превращаются в сложные коррекционные задачи. И такие дети все равно приходят к нам, но время уже упущено.
ВП: Когда создавалась служба, предполагалось, что это будет работа команды, в которую войдут не только психологи и логопеды, но и медицинские работники. Почему возникла такая необходимость?
И. Димакова: Работать над созданием службы нужно былоочень быстро, потому что многим детям с дефицитами развития мы могли бы помочь, но начинать нужно как можно раньше. Понимание этой ситуации и привело нас к необходимости межведомственного взаимодействия, прежде всего, с педиатрами — «сарафанного радио» в этом случае недостаточно.
ВП: В чем состоит это взаимодействие?
И. Димакова: Мы поняли, что нам необходима помощь медиков, потому что сегодня часто дети до трех лет, а то и старше не посещают детский сад, а значит, не попадают в поле зрения педагогов, психологов, логопедов, которые могли бы заметить риски развития на ранней стадии. Выявить таких детей и привлечь к проблеме внимание родителей нам помогают педиатры. Они же мотивируют родителей к посещению — хотя бы разовому — нашей службы. Мы разместили в детских поликлиниках информационные стенды, на которых перечислили «маркеры», указывающие на дефициты в развитии, на которые следует обратить внимание. Мы провели с медиками не один круглый стол, чтобы сориентировать их в нужном для нас направлении, потому что врачи, естественно, акцентируют свое внимание в первую очередь на психомоторном развитии ребенка. И результат есть: вот уже год к нам идут дети по рекомендациям, полученным в поликлиниках.
ВП: С какого возраста можно заниматься с ребенком с дефицитами развития?
И. Димакова: Если это ребенок с врожденной инвалидностью, то с семьей можно работать уже с полугода.
ВП: И есть такие примеры?
И. Димакова: Пока мы не встречались с активной позицией родителей детей таково возраста, и это очень понятно: родители ребенка-инвалида с рождения больше ориентированы на его физическую реабилитацию и психологически не готовы к тому, чтобы взаимодействовать с нами. Надо понимать, что семья, в которой растет ребенок с тяжелыми дефицитами развития, находится в стрессовой ситуации, и это огромное испытание для родителей. Но мы готовы работать с такой семьей, начиная с полугодовалого возраста ребенка, чтобы родители, оправившись от первоначального шока, начали искать в себе внутренние ресурсы, в том числе эмоциональные.
ВП: А каков типичный возраст ваших учеников?
И. Димакова: Если мы говорим о грубых нарушениях (ребенок начинает ходить только к двум годам и не говорит в этом возрасте, не смотрит на мать, не реагирует на имя, не играет в типичную игру или имеет зацикленность на каких-то неигровых действиях), то таких детей мы принимаем до трех лет 11 месяцев. Как правило, они выявляются педиатрами в ходе диспансеризации в возрасте двух лет и им рекомендуется консультация психолога и логопеда. Но есть и семьи, которые приходят по «сарафанному радио».
ВП: Как строится работа с ребенком?
И. Димакова: Ребенок проходит первичную диагностику, и мы делаем заключение об уровне его развития и возможных рисках и предлагаем дальнейшую маршрутизацию. Если это серьезный случай, ребенок поступает к нам на программу, и мы работаем с запросом родителей. Программа для каждого ребенка, естественно, является индивидуальной.
ВП: Обычно таким запросом является «запуск» речи?
М. Иванова: Как правило, такой запрос существует до диагностики. После диагностики содержание запроса меняется.
И. Димакова: Действительно, очень часто родители приходят «за речью»: неговорение — это обычный маркер дефицита в развитии ребенка раннего возраста, если мы не говорим о детях-инвалидах с рождения. Но речь, хотя и является очень важным психическим процессом, — всего лишь часть большого коммуникационного процесса. Прежде чем ребенок начнет говорить, должен быть сформирован ряд предикторов речи, навыков, которых нет, и перепрыгнуть этот этап нельзя. «Запустить» речь в раннем возрасте без психолога невозможно, поэтому обычно работу с семьей и ребенком начинает психолог. Моя первая задача — определить степень выраженности дефицита и ресурсы его коррекции, изучить запрос семьи. Затем начинается работа с родителями по созданию условий, необходимых для развития ребенка и формирование коммуникативных навыков: совместного внимания, указательного жеста, способности ребенка смотреть на взрослого, сидеть, фокусировать свое внимание, выполнять простые инструкции и требования, отвечать на вопросы хотя бы жестами.
М. Иванова: Например, если у ребенка нет навыка подражательной деятельности, то не будет результата и в моей работе, потому что обучать речевым навыкам в этом возрасте можно только в процессе подражания.
И. Димакова: А когда эти цели достигнуты, подключается логопед и «запускает» речь. Если ребенок сразу неплохо продвинут, то мы работаем одновременно. В любом случае без Марины Анатольевны невозможна была бы ни диагностическая, ни развивающая работа. Мы обе плотно и системно включены в жизнь семьи и работаем, дополняя друг друга.
ВП: Марина Анатольевна, чем отличается традиционная работа логопеда от деятельности в службе ранней помощи?
М. Иванова: Хотя направление работы не было для меня совершенно новым (некоторые приемы я и раньше неосознанно использовала в работе), мне пришлось пройти внутрифирменное обучение. Ирина Александровна помогла мне систематизировать их, направить к единой цели. Она и сейчас продолжает оказывать мне супервизию в процессе работы: консультирует, контролирует, помогает найти и исправить ошибки, проанализировать результаты работы или их отсутствие, потому что бывает и такое. (Супервизия — один из методов теоретического и практического повышения квалификации специалистов в области психологического консультирования.- Ред.). Новым же было то, что эта работа проходит непосредственно с участием родителей. Обычно логопед занимается с ребенком отдельно – за закрытой дверью. Работать под пристальным вниманием родителей оказалось не так легко, но продуктивно. Родители, видя, как работает логопед на занятии, тоже учатся некоторым приемам и затем используют их дома в течение дня. Таким образом, коррекционный процесс становится практически круглосуточным, а не ограничивается кабинетом специалиста. Конечно, обучение ребенка раннего возраста происходит только в форме игры.
И. Димакова: Хочу отметить, что многие стратегии и методики, которые мы применяем в службе ранней помощи, знают и используют в работе воспитатели детского сада №3, потому что здесь давно работают коррекционные группы. А некоторые стратегии остаются единственно возможными для коммуникации с такими детьми.
ВП: Насколько в коррекционной работе важна роль семьи?
И. Димакова: Она огромна. Я хочу подчеркнуть: начинать нужно со среды, в которой растет ребенок, поэтому мы всегда и обязательно работаем с семьей. Только при активном участии всего окружения ребенка и единстве требований к нему можно ожидать какого-то успеха. Ранняя помощь может осуществляться только через обучение родителей ребенка. А, как ни парадоксально это звучит, бывают ситуации, когда у ребенка нет мотивации говорить – просто нет потребности в речи.
ВП: Поясните, пожалуйста, эту мысль.
И. Димакова: Распространенная позиция родителей: мы готовы купить для своего ребенка все, только чтобы он чувствовал себя счастливым, не страдал, не плакал, не перенапрягался. Мама понимает и удовлетворяет потребности своего неговорящего ребенка и без речи, и даже без указательного жеста, предвосхищает его желания. Ребенку незачем говорить, чтобы получить желаемое. В результате дефицит только нарастает. Получается, что ребенок воспитывает родителей в соответствии с имеющимися у него дефицитами, а родители не видят тех возможностей ребенка, которые могут перерасти в навык и неосознанно перекрывают возможности развития. В такой ситуации мы учим маму видеть, в чем дефицит ребенка, а в чем его ресурс, объясняем, что в ее поведении ограничивает развитие ребенка, и обучаем ее развивающему поведению.
ВП: Сколько детей прошло через программу за то время, что работает служба?
И. Димакова: В прошлом учебном году около 15 человек прошло диагностику, и пятеро детей остались заниматься по программе раннего развития. Только в течение прошлой недели поступило две заявки на консультирование детей с дефицитами развития.
ВП: Можно ли привести конкретные положительные примеры?
И. Димакова: Таких примеров довольно много, но каждый наш успех – это штучный товар. Один из самых ярких: к нам обратилась мама двухлетнего ребенка, так как в этом возрасте мальчик не только не говорил, но имел еще и проблемы в поведении. Он был чрезмерно требователен, плаксив, истериками диктовал родителям свою волю. Очень часто родители не понимали поведение ребенка, но и не придавали значения этим проявлениям, а продолжали насыщать среду и успокаивать любимого сына. В течение года я выходила в семью и занималась с родителями ребенка, который на тот момент не имел никаких навыков, соответствующих его возрасту. У ребенка был глобальный дефицит развития и риск тяжелого аутизма – вплоть до инвалидности. При расстройствах аутистического спектра (РАС) самое сложное – наладить взаимодействие с ребенком. За год у него появилось несколько ключевых навыков, которые впоследствии дали улучшение поведения, взаимодействия с родителями и начало речи. А затем начались занятия с логопедом. Кстати, когда у ребенка с РАС удается скорректировать поведение, часто оказывается, что он имеет хорошие интеллектуальные способности. Так произошло и с этим нашим воспитанником, и сейчас мы понимаем, что ребенок пойдет в массовую школу и, вполне возможно, будет хорошо учиться.
М. Иванова: В момент нашего знакомства мальчик перенес на меня свои остаточные дефициты, и еще в течение месяцев трех-четырех мы устанавливали взаимодействие. Чтобы уйти от образовательной нагрузки, он на мне опробовал все, что раньше использовал при манипулировании родителями: лежал на полу, плакал и т.д. Но примерно через полгода мы пришли к активному взаимодействию и увидели результат. Сейчас мальчик выглядит, как типичный ребенок с первичными речевыми нарушениями, а какие-то его особенности заметны только близким людям. У него уже сейчас проявляется интерес к иностранным языкам.
И. Димакова: Это было четыре года кропотливой систематической работы по изменению родительского стиля. Начиналась она еще до реализации программы «Первые шаги» на базе нашего коррекционного пункта. Все это сопровождалось истериками, нежелательным поведением, которое надо было преодолеть. Но родители нам поверили, и теперь мы получили абсолютно очаровательного шестилетнего члена общества, который имеет замечательные способности.
ВП: Но, наверное, такое взаимопонимание с родителями случается не всегда?
М. Иванова: Конечно, были случаи, когда родители сомневались и уходили с программы. И сейчас не все диагностические визиты оканчиваются составлением программы работы с ребенком. Очень многие родители не готовы принять проблему; они не могут перенести ту эмоциональную травму, которую получают, когда им сообщают о явных дефицитах ребенка.
И. Димакова: Мы ведь только делаем заключение о развитии и предлагаем родителям выбрать образовательный маршрут. С учетом имеющихся дефицитов развития и запросов родителей мы стараемся понять, где ребенку будет лучше: в обычной группе, в группе компенсирующей направленности (в этом случае нужно проходить территориальную психолого-медико-педагогическую комиссию). А иногда нужна консультация психиатра или психоневролога. Естественно, что мы не можем никого направить к этим специалистам — это делается сугубо добровольно, и в любом случае выбор остается за родителями. Мы только даем рекомендации, но даже они иногда воспринимаются резко негативно. В этот момент некоторые родители отказываются от дальнейшей работы, потому что их пугает само слово «психиатр». Бывает, что они начинают работать по программе, но затем бросают ее, потому что нужно предъявлять требования к ребенку и быть в них последовательным, а родители считают, что не нужно «нервировать» и «травмировать» ребенка, ведь он такой маленький и милый. На самом деле это не приносит пользы ребенку — к трем годам он должен уметь выполнять элементарные требования родителей: остановиться, подойти, если его попросили, – быть послушным, как говорили раньше. Иногда родители этого не понимают, и приходится задавать им вопрос: а как вы представляете дальнейшую жизнь ребенка без требований? Мы живем в системе требований: к самому себе, общества к своим членам. Разве мы не выполняем ежедневно что-то, что доставляет нам неудобство и дискомфорт?
ВП: Но есть такая распространенная точка зрения, что нельзя подавлять свободу и личность ребенка.
И. Димакова: Это ложно понимаемая свобода. Что касается личности, то она формируется годам к 16, а к маленькому ребенку эта категория не имеет никакого отношения. Есть маленький человек, к которому нужно относиться с любовью и уважением, но прежде чем он станет личностью, ему придется пройти ряд возрастных этапов с достижениями на каждом из них. А если этих достижений нет, психолог задается вопросом, кто не создал условий для этих достижений, и зачастую это сами же родители. Результатом популярного в последние года детоцентризма и гиперопекающего родительского стиля становятся целые поколения детей, не мотивированных абсолютно ничем. Каждый навык у ребенка должен быть сформирован в определенный, так называемый чувствительный период. Если этого не происходит, то для следующих навыков просто нет фундамента. Например, как можно формировать исследовательское поведение, если в раннем детстве ребенку не очертили границы, когда ребенок командует своими родителями? Здравый смысл воспитания подменен чем-то, что называют безграничной любовью. И это тот случай, когда благими намерениями вымощена дорога в ад.
Вообще сегодня мы часто сталкиваемся с ситуацией, когда неправильная среда формирует отставание в развитии даже у нормотипичных детей.
ВП: Что Вы имеете в виду?
И. Димакова: За последние 30 лет вместе с реформированием политической и социальной систем менялся и институт семьи. На нас обрушился шквал информации и масса точек зрения на воспитание детей. Мы отказались от старых традиций семейного воспитания, которые способствовали естественному развитию ребенка, и стали активно пробовать зарубежный опыт. И вот теперь, вдоволь напробовавшись его, мы с трудом возвращаемся к простым истинам, отшлифованным столетиями: для ребенка раннего возраста необходимы естественные условия, соответствующие его пониманию и задачам.
ВП: Что Вы называете традициями семейного воспитания?
И. Димакова: Ну, например, качать ребенка в «люльке» или не качать? Кормить по требованию или по режиму? Носить его на руках или не носить? Баловать или не баловать? Петь ли ему песенки и читать ли «потешки»? Разрешать ли копаться «в грязи» и ходить по лужам?
ВП: Я бы на все эти вопросы ответила утвердительно: и носить, и баловать, и гулять по лужам.
И. Димакова: Конечно, ведь не просто так этим традициям следовали «по умолчанию». Они формировались веками. Давайте вспомним хотя бы классический пример Пушкина, которого в раннем детстве воспитывала няня, простая крестьянка, которая качала его в люльке, пела ему народные песни, не загружая неподготовленный детский мозг лишней информацией. А сейчас правильность такого подхода подтверждена научно. Нужно качать малыша в кроватке, потому что это способствует сенсомоторному развитию: так ребенок учится понимать, где в данный момент находится его тело относительно земли. Нужно петь песни, причем с четким ритмом, играть с ним в «ладушки» — глядя в глаза, включая руки. Так развивается совместное внимание. А копаясь в песочке или шлепая по лужам, ребенок занимается сенсорной интеграцией. Вообще, чем менее очерчен материал, с которым играет ребенок, тем больше возможностей развивать воображение, исследовательскую деятельность. Вот почему малышу нужны палочки, листочки, камешки. Но если раньше все это было естественно, а родители спокойно относились к испачканной на прогулке одежде, то сейчас зачастую ребенок одет как игрушка, но все эти простые радости ему запрещены. Они подменяются гаджетом с так называемыми развивающими программами. Ничего подобного: никакого развития не происходит, а происходит мгновенное привыкание. Мозг ребенка не в состоянии конкурировать с яркой картинкой в планшете, и развитие тормозится. Или вот еще. Как разговаривать с маленьким ребенком: упрощать ли свою речь до его уровня? Буквально на днях я давала рекомендации маме вполне типичного двухлетнего ребенка, которая в своей речи «не опускается» до его уровня, а говорит с ним, как с взрослым человеком. И это привело к тому, что ребенок начал игнорировать бОльшую часть коммуникаций — просто потому, что не понимает речь матери. Если наши бабушки, не имея специального образования, понимали, что с младенцем надо разговаривать простым языком, то сегодняшние мамы общаются с детьми так же, как с подругой, супругом или в соцсетях.
ВП: Как Вы сказали, в 2024 году инновационная муниципальная площадка на базе детского сада завершает свою работу. Что дальше?
И. Димакова: Мы сделали то, чего хотели: создали в Ярцевском районе службу ранней помощи. Цели, которые ставились в проекте, достигнуты: мы провели внутрифирменное нарушение, опробовали модель работы, включили в работу медиков, чтобы из поля нашего зрения не выпадали дети до трех лет. К нам в детский сад уже приходят дети, прошедшие программу. Так что в дальнейшем работа будет продолжаться на базе консультационного центра в штатном режиме.
Татьяна Филимонова