Бывают собеседники, разговаривать с которыми – настоящее удовольствие. И не только потому, что они рассказывают о чрезвычайно интересных событиях из своей жизни. Но и потому, что говорят на хорошем русском языке – чистом и образном, что нынче большая редкость. И шутят как-то несовременно — «отменно тонко и умно», по словам известного поэта. А еще им каким-то образом удается, говоря о фактах собственной биографии, не выпячивать свое «я», но выдвигать на передний план людей, встретившихся на том или ином этапе жизненного пути, оставаясь немного в их тени.
Не поделиться таким собеседником с нашими читателями было бы эгоизмом чистой воды.
Поэтому знакомьтесь: Егор Антонович Дессерт.
— Егор Антонович, у Вас очень необычная фамилия. Вы не интересовались ее происхождением и историей своего рода?
— Откуда пошла наша фамилия, мы точно не знаем. Дело в том, что мой дед был сиротой. К тому же он и его старший сын умерли в Ленинграде во время блокады в феврале 1942 года, так что спросить о предках не у кого. Но мы склоняемся к тому, что наш род пошел от Лотарингского полка — был такой драгунский полк в войске Наполеона. И в Лотарингии фамилия Дессерт встречается. Мы вообще нашли много однофамильцев, даже в Турции. Но из-за того, что прямых родственников дальше деда мы не знаем, доказательств наших предположений нет. Интересно, что у моей бабушки была такая же девичья фамилия, а она из немецких переселенцев, которых еще Екатерина II привезла на Волгу. Бабушка рассказывала, что в семье говорили на трех языках: русском, немецком и французском, а сама она говорила по-русски с акцентом.
— Значит, Ваша семья из Ленинграда?
— В конце марта 1942 года бабушку с детьми (там был и мой 12-летний отец) вывезли через Ладогу по «Дороге жизни» — последним эшелоном. Машины шли уже по оси в воде, и во время обстрела две из них ушли под лед прямо перед нашей. Потом на «кукушке» их привезли в Волхов, а дальше эвакуировали на Кубань. (Кукушка — короткий, от одного до нескольких вагонов, пассажирский или товарно-пассажирский поезд, — ред.). Там их откармливали рисовым отваром и пареным луком – почти до конца жизни отец не ел ни рис, ни термически обработанный лук. С Кубани ленинградцев вывезли в Казахстан, многие там и остались. Там встретились мои родители, родился я.
Перед смертью дед запретил семье возвращаться в Ленинград, но бабушка любила этот город, много рассказывала о нем, описывала уютные дворики с клумбочками, с римскими фонтанчиками, старушек с вязаньем, которые приглядывали за детьми. И даже дворы-колодцы, которые так не любил Достоевский, не казались мрачными, а защищали от балтийских ветров. По этим рассказам я настолько хорошо знал довоенный Ленинград, словно сам в нем жил. Позже мы с сестрой побывали в «нашей» квартире на улице Правды, недалеко от Невского проспекта, где жила семья моего отца до войны. И соседи помнили их семью и очень хорошо нас принимали.
— А в Ярцеве Ваша судьба в основном связана с чугунолитейным заводом?
— В 1988 году я приехал сюда на переговоры, а через год пошел работать старшим мастером в литейный цех №3 (стержневой). На заводе тогда работала только одна формовочная линия (вторая), первая блочная была в стадии монтажа, затем запускались шестая линия и часть пятой. Я работал начальником цеха №2, затем начальником технологического бюро в отделе главного металлурга.
— Еще один интересный этап в Вашей жизни — это работа в Ярцевском индустриальном техникуме.
— В 2017 году я ушел с завода на пенсию, но отдыхал только три месяца, а потом директор индустриального техникума Ираида Ивановна Исаева сагитировала меня пойти в техникум преподавателем по специальным дисциплинам. Среди моих выпускников двое с красным дипломом — Дмитрий Бурмистров и Анатолий Прохоров. Очень способным студентом был Дмитрий Лисник. Вообще было много интересных ребят, встречались потомственные заводчане; мы все общаемся до сих пор. Раньше для меня День учителя был праздником моих школьных педагогов, а теперь это и мой профессиональный праздник.
— И как Вы чувствовали себя в роли наставника?
— Знаете, я всегда хотел быть учителем. Всегда! Еще в восьмом классе в селе, где я учился, все знали, что я собираюсь в пединститут. И, если заболевал учитель начальных классов, меня отправляли его замещать. Те мои первые ученики сейчас живут не только по всей России, но и в Канаде, в Германии и оттуда пишут мне.
— Но с пединститутом не получилось?
— Не получилось. На выпускном вечере во время вручения аттестатов зрелости моя мама расплакалась: «У Афияновны (матери одноклассника) сын собирается в политехнический, а мой дурачок – в педагогический». Пришлось мне ее успокоить, поступить и закончить Карагандинский политехнический институт. Но учитель для меня всегда оставался непререкаемым авторитетом. Помню директора нашей школы Екатерину Дмитриевну Фролову. Когда утром она шла на работу – пальто из офицерского сукна, отороченное серым каракулем, такая же шапочка, сверху накинут пуховый платок, всегда прямая спина – даже собаки прятались в будки: Екатерина Дмитриевна в школу идет. Вот так должно быть. Так я учил своих детей, так сейчас воспитываю и внука.
— А почему Вы выбрали именно литейное производство?
— При выборе специальности во время поступления вспомнил, как в детстве, лет пяти, бывал с отцом на заводе. Тогда это производило на меня невероятное впечатление: печь дышит, огонь из нее летит, реки раскаленного металла текут, и управляет всем этим этакий русский богатырь Еруслан — сказка какая-то. Фактически это была пятисоткилограммовая вагранка без копильника, плац с открытыми формами, в которые металл тек непосредственно из печи.
— В дальнейшем не пожалели о своем выборе?
— Что Вы! Какие у нас были педагоги, какие личности! Многие из них прошли очень трудный путь, но не утратили желания жить и даже о самых тяжелых событиях говорили с юмором. И учили нас так, что не захочешь, а будешь знать предмет. Доцент Кречмер изобрел несколько видов стали, он читал стальное литье. Белякова Аида Фараховна всегда поражала своей царственной осанкой – позже мы узнали, что она была из рода Тотлебенов, которые участвовали в освобождении Болгарии во время Русско-турецкой вой- ны. У меня до сих пор хранится книга «Металлургия чугуна» с ее дарственной надписью. Декан факультета Евгений Иванович Шевцов – лауреат Государственной премии, доктор наук, профессор, четыре мировых открытия, 10 лет сталинских лагерей. Для Нины Алексеевны Наумовой мы были как родные дети. Когда я уже работал инженером и у меня что-то не получалось, я писал ей письмо и в ответ всегда получал толстый пакет, в котором все было досконально разложено, расписано. Моя дипломная «шефиня» Элла Семеновна Лодейщикова до сих пор живет в Караганде, ей 86 лет. Ее любимое выражение «это не высшая математика» я «присвоил» себе, а от меня оно ушло к моим ученикам. Лет десять назад я нашел в Караганде цветочный магазин, познакомился заочно с его хозяином, и теперь каждый год в день рождения Эллы Семеновны ей доставляют от меня букет. Я ей дарю 25 роз. Спросите, почему 25?
— Почему?
— Она была очень интересной и красивой женщиной и всегда шутила: «Мне 25 лет. А сколько зим, не знаю. Я их не считаю».
— Я знаю, что Вы объехали всю Европу, но не как турист, а как металлург.
— Действительно, я проехал от Испании до Китая – и не как турист. В основном посещал промышленные предприятия и выставки.
В 1999 году, когда наш завод остановился совсем, я уехал в Москву, но мне повезло: я не оказался на стройке или в такси, а нашел работу по специальности. Сначала поступил в НИИЛитмаш (НИИ литейных машин, материалов и технологий, — ред.), затем — в НИИ технологии автомобильной промышленности, позже работал главным металлургом на чугунолитейном заводе в Подольске. В том же 1999-м я попал на выставку литейного оборудования в Дюссельдорфе. Это самая крупная в мире выставка такого профиля, которая бывает раз в 4 года. Туда попасть – Бога за бороду взять. Были и другие интересные поездки и встречи. С Брежневым, например.
— С Леонидом Ильичом?
— Нет, с его братом Яковом Ильичом. Он помог мне получить разрешение на строительство корпуса санатория в Ялте для нашего предприятия в Темиртау. Мало того, провел со мной целый день и устроил в гостиницу «Москва», где после этого случая меня всегда рады были видеть. Когда коллеги спрашивали, с чем связаны такие привилегии, я отвечал: «С Брежневым надо было водку пить».
— Говорят, у Вас была даже какая-то история с «промышленным шпионажем»?
— Ну, со «шпионажем» как получилось. Все мы знаем кухонные электрические плиты, но на тот момент конфорки на отечественных плитах были некачественные, несовершенной конструкции. Я тогда работал в Подольске, где на литейном производстве как раз делали эти конфорки. Мы узнали, что в одной из европейских стран есть завод с аналогичным производством, и поехали как бы по обмену опытом. Но фотографировать-то нельзя. Поэтому я взял с собой художника, и мы договорились: ходим по цеху, смотрим, а там, где я останавливаюсь и делаю условленный жест рукой, он должен это запоминать. Вечером в гостинице он рисовал то, что запомнил, а уже по возвращении домой на основании этих рисунков мы сделали чертежи.
— И это было как-то использовано?
— Конечно. Современные российские электроплиты — с новыми конфорками. Но не надо думать, что у нас не было своих передовых технологий. Во время работы в Подольске при покупке формовочной линии с вертикальным разъемом формы я как-то попал на один из бельгийских заводов. И вижу, что бельгийские станки мне как-то очень знакомы, хотя раньше в Бельгии я не бывал. А переводчик объясняет мне, что в основе этих станков — советская литая станина, которая является наиболее стабильной при колебании температуры окружающей среды. То есть, когда на наших предприятиях эти станки выбрасывались, иностранцы с удовольствием их использовали, заменяя только электронную «начинку». Это к вопросу о наших технологиях.
— Хотелось бы поговорить о кубинском проекте, ведь именно Вы в течение двух лет курировали пребывание кубинцев в Ярцеве. Сложно было с ними работать?
— Нет. Россия для Кубы по-прежнему очень значимая страна, и ребята кубинцы прислушивались буквально к каждому нашему слову. Многие из них были бы рады остаться в России, а один «студент» попросил разрешения называть меня дядей — так и пошло. А он такой черный, словно его начистили ваксой. Ребята шутили: одно лицо, только дядя днем родился, а племянник ночью. Многие из них до сих пор пишут мне, присылают фотографии своих жен, детей. А сертификат, который они по окончании учебы получали на ярцевском заводе, для них — дважды красный диплом. И он имеет вес не только в Латинской Америке. Когда в связи со сложным положением на Кубе некоторые наши «студенты» переехали в США, выяснилось, что и там ярцевский документ котируется.
— А как так получилось, что кубинский переводчик Нельсон Наполес тиражировал на родине наше кафе «Мечта»?
— Прежде всего, надо понимать, что все переводчики закончили МИСИС (Национальный исследовательский технологический университет, — ред.) и о металлургии знали не понаслышке. А с Нельсоном получилось так: до поездки в Россию он дополнительно окончил строительный институт в Гаване и работал в архитектурном бюро. После возвращения на Кубу оказалось, что тот завод, который собирались реконструировать, закрылся, и Нельсон вернулся на прежнее место работы. А когда понадобилось разработать проект небольшого кафе, Нельсон взял за основу «Мечту», которую кубинцы очень любили. В результате он уже три раза проектировал похожие кафе в Доминиканской Республике и еще где-то. Так что, если кто-то из ярцевчан поедет в Доминикану, то вполне может встретить там местную «Мечту».
— Сейчас Вы не работаете на производстве, но имеете весьма оригинальное хобби: участвуете в проектировании заводов.
— Ну, проектирование – это громко сказано. Я делаю расчеты для дальнейшего проектирования: выбор технологии, подбор оборудования, материалов, разработка технологического процесса, расчет экономического эффекта. Один из последних проектов связан с реконструкцией калининградского «Автотора». К сожалению, сейчас наша металлургия находится не в лучшем состоянии. Император Петр Великий был велик еще и потому, что он построил на одном берегу Невы Зимний дворец для себя, а на другом – литейный завод. Он понимал, что если в стране не будет литейного производства, то не будет ни кораблей, ни пушек, ни того государства, которое он собирался строить.
— Егор Антонович, Вы жили в разных регионах нашей страны. Стало ли Ярцево для Вас родным?
— По рождению я не ярцевский, но, когда мы приехали сюда в конце 80-х, город понравился мне своей ухоженностью, уютом. Он как-то сразу стал моим. Сейчас, к сожалению, такой ухоженности нет. Я понимаю, в городском бюджете мало денег, но почему бы не применить европейский опыт? Ведь там каждый домовладелец или хозяин магазина обязан содержать в чистоте свой участок улицы: скосить траву, убрать опавшую листву, даже подмести проезжую часть. Почему мы не можем скосить траву вдоль собственного забора? Или наши серые бетонные заборы, ограждающие торговые базы, больницы и другие учреждения. Разве так дорого их хотя бы побелить?
Я считаю, что если в городе есть могилы родственников, то твои корни проросли в эту землю. Поэтому я в Ярцеве уже коренной житель, и мне очень обидно, когда мы теряем то, что имеем. Например, в ДЭУ сохранились столбы от въездных ворот. Сейчас они чем-то замазаны, заклеены вывесками, но, если их очистить и покрасить, они станут украшением города. На мой взгляд, надо сохранить и привести в порядок здания, имеющие оригинальную архитектуру. Их не так много: бывший техникум, башня и церковь на территории хлопчатобумажного комбината. Да и оставшиеся хлудовские казармы я бы не сносил, а отремонтировал, как это сделали, например, в Подольске. Ведь такой оконной кладки, как в вашем доме (дом № 10 по улице Чернышевского, — ред.) больше нигде нет. И, кстати, на лестницах сохранились литые балясины – это редкость. Понятно, что нельзя перекладывать всю работу и финансовую нагрузку на администрацию города. Сами жители должны быть активными и заинтересованными – хотя бы привести в порядок сквер у банного озера совместными усилиями. И поставить там бюст Хлудова, как основателю нашего города. Главное, чтобы город процветал, промышленность работала. Знаете, кубинцы говорили, что мы живем в раю. Сейчас я понимаю, что они правы, только нужно научиться ценить и беречь то, чем мы владеем.
Татьяна Филимонова